Сильнее смерти - Страница 4

Утро после шторма выдалось тихое и солнечное. Гуляя вдоль длинной полосы нанесенного песка, я слушал тяжелое дыхание моря. Вокруг рифа оно вздымалось и бурлило, но у берега было подернуто лишь небольшой рябью. На рифе не оказалось никаких признаков шхуны, на берегу - никаких остатков кораблекрушения, но это меня не удивило, так как я знал, что в здешних водах имеется сильное подводное течение. Над местом ночной катастрофы кружили две ширококрылых чайки; иногда они подолгу парили в воздухе, словно разглядывали в волнах что-то странное. Порой я слышал их хриплые крики, как будто они рассказывали друг другу о том, что видели.

Когда я вернулся с прогулки, женщина стояла в дверях и ждала меня. Увидев ее, я начал раскаиваться, что спас ее, ибо мне стало ясно, что пришел конец моему уединению. Она была очень молода, самое большее девятнадцати лет. У нее было бледное, с тонкими чертами лицо, золотистые волосы, веселые голубые глаза и белые, как жемчуг, зубы. Ее красота была какой-то неземной. Она казалась такой белой, воздушной и хрупкой, что могла бы сойти за духа, и словно соткана была из той морской пены, из которой я вытащил ее. Она надела одно из платьев Медж и выглядела довольно странно, но вместе с тем это как-то шло ей. Когда я, тяжело ступая, поднялся по тропинке, она по-детски очаровательно всплеснула руками и бросилась мне навстречу, намереваясь, видимо, поблагодарить меня за спасение. Но я отстранил ее и прошел мимо. Кажется, это несколько озадачило ее, на глазах у нее навернулись слезы, но она все же прошла в гостиную и стала задумчиво наблюдать за мной.

- Из какой вы страны? - внезапно спросил я.

Она улыбнулась в ответ и покачала головой.

- Francais? - снова спросил я. - Deutsch? Espagnol?

Но девушка всякий раз качала головой, а затем начала что-то щебетать на незнакомом мне языке, из которого я не понял ни одного слова.

Однако после завтрака мне удалось найти ключ, с помощью которого я мог определить ее национальность. Проходя снова по берегу, я заметил, что в трещине рифа застрял кусок дерева. Я добрался до него на лодке и перевез на берег. Это был обломок ахтерштевеня шлюпки и на нем, или, точнее говоря, на прикрепленном к нему куске дерева, виднелось слово "Архангельск", написанное странными, своеобразными буквами. "Итак, - думал я, не спеша возвращаясь домой, - эта бледная девица - русская. Достойная подданная белого царя и столь же достойная обитательница берегов Белого моря!" Мне показалось странным, что такая изящная девушка могла предпринять столь длительное путешествие на таком хрупком суденышке. Вернувшись домой, я несколько раз с различными интонациями произносил слово "Архангельск", но она, видимо, не понимала меня.

Все утро я провел, запершись у себя в лаборатории, продолжая напряженно работать над исследованием аллотропических форм углерода и серы. Когда я вышел в полдень в столовую, чтобы поесть, я увидел, что она сидит у стола с иголкой и ниткой и приводит в порядок свою просохшую одежду. Я был возмущен ее присутствием, но не мог, разумеется, выгнать ее на берег, чтобы она устраивалась там как ей угодно. Вскоре она дала мне возможность познакомиться с еще одной чертой ее характера. Показав на себя, а затем на место кораблекрушения, она подняла палец, спрашивая, как я понял, одна ли она спаслась с затонувшего корабля. Я утвердительно кивнул головой. Она встретила этот ответ восклицанием бурной радости, вскочила со стула, подняла над головой платье, которое чинила, и, размахивая им в такт своим движениям, легко, как перышко, начала-танцевать по комнате, а затем через открытую дверь выпорхнула из дому. Кружась, она напевала своим тоненьким голоском какую-то грубоватую, дикую песню, выражавшую ликование.

Я крикнул ей:

- Идите сюда, бесенок вы этакий, идите сюда и замолчите! - Но она продолжала танцевать. Затем она подбежала ко мне и поцеловала мне руку, прежде чем я успел отдернуть ее. Во время обеда, увидев на столе карандаш, она схватила его, написала на клочке бумаги два слова: "Софья Рамузина" и показала на себя в знак того, что это ее имя. Она передала карандаш мне, очевидно, ожидая, что я проявлю такую же общительность, но я попросту положил его в карман, показывая тем самым, что не желаю иметь с ней ничего общего.

С этого момента я начал жалеть о своем легкомыслии и поспешности, с какой спас эту женщину. Что мне за дело до того, будет ли она жить, или умрет? Я ведь не какой-нибудь пылкий юноша, чтобы совершать такие подвиги. Мне приходится терпеть в доме Медж, но она стара и безобразна и на нее можно не обращать внимания. А существо, спасенное мною, молодо и жизнерадостно и создано для того, чтобы отвлекать человека от серьезных дел. Куда бы мне ее отправить и что с ней делать? Если я сообщу о ней в Уик, то ко мне явятся чиновники, начнут везде шарить, высматривать, задавать вопросы, а мне претит даже мысль об этом. Нет, лучше уже терпеть ее присутствие.

Вскоре выяснилось, что меня подкарауливали новые неприятности. Положительно, не найти в этом мире места, где бы тебя не тревожили представители неугомонной человеческой расы, к которой принадлежу и я. По вечерам, когда солнце скрывалось за холмами и они погружались в мрачную тень, а песок сиял золотом и море переливалось ослепительными красками, я обычно отправлялся гулять по берегу. Иногда я брал с собой книгу. Так поступил я и в этот вечер и, растянувшись на песке, собрался было почитать. Но не успел я улечься, как вдруг почувствовал, что между мною и солнцем встала какая-то тень. Оглянувшись, я увидел, к своему величайшему изумлению, высокого, хорошо сложенного человека. Он стоял в нескольких ярдах и, хотя несомненно видел меня, не обращал на меня внимания. Сурово нахмурившись, он пристально смотрел через мою голову на бухту и черную линию рифа Мэнси. У него было смуглое лицо, черные волосы, короткая курчавая борода, орлиный нос и золотые серьги в ушах. Он производил впечатление человека необузданного, но по-своему благородного. На нем была выцветшая вельветовая куртка, рубашка из красной фланели и высокие, чуть не до пояса морские сапоги. Я сразу же узнал человека, которого заметил прошлой ночью на гибнущем корабле.